Внешность: человек внушительных габаритов – рост 189 см, вес – 95кг. Волосы русые, чуть волнистые, глаза темные, неопределенного оттенка – то зеленовато-серые, то почти черные. За таким взглядом не уследишь, не поймешь, что в глазах – они словно вбирают в себя окружающую действительность, сами оставаясь безучастными. Как у матерого волка, вожака стаи.
Рубленые черты лица, широкий лоб, пересеченный несколькими морщинами, круглая голова, чуть оттопыренные уши – простоватая черта несколько смягчает тяжелый взгляд темных глаз. Мускулист, массивен, кажется тяжеловесным, но именно что кажется. У Оуни не те уже года, чтоб скакать, как оно было в юности, но недостаток скорости он компенсирует силой, которая возросла в заключении, да и впоследствии не ослабевала, а преумножалась, благодаря занятиям боксом. Движения плавные, но несколько грузные. Шесть шрамов от пуль иногда начинают ныть на погоду, но Мэдден привык уже к этому, тем более что шрамов, в целом, у него немало. Нос перебит, но был выправлен; слегка смотрит вправо, если Оуни широко улыбается. А улыбаться он, в общем-то, любит. Голос – средний баритон, богатый модуляциями, интонации спокойные. Родинка на левой скуле.
Его обувь и одежда особым лоском или броскостью не отличаются, но стоит дорого. Имеет привычку закатывать рукава рубашки, носит жилет, пиджаки недолюбливает – говорит, что стесняют в плечах, мешают иной раз размахнуться;
Характер: Прежний Оуни-«Киллер» был человеком-порохом, заводился вмиг, вспыхивал с пол-щелчка, каждый день лихачил, как в последний, но нынешний Оуни не таков. От прошлого себя сохранил жизнелюбие и жизнерадостность, упорство и умение разбираться в людях. Новый Оуни Мэдден – человек спокойный, даже обманчиво спокойный; со спины его вообще за работягу какого-то, в хорошие шмотки одетого, можно принять. Но глаза выдают – глаза хваткие, на непроницаемо спокойном, безучастно доброжелательном лице, выдают. В этом весь Мэдден – спокойный паук, методично плетущий свои сети, чтоб в конце удавить безжалостно, с все той же беспристрастностью. Он расчетлив, вдумчив, внимателен, терпелив, не спешит никуда сломя голову, осмотрителен. Прежде чем взяться за новое дело, досконально пробьет по всем каналам необходимые сведения. Для «собратьев по цеху», такая позиция может показаться едва ли не тормозной, но Оуни-стратег знает – тише едешь, дальше будешь. Не жесток, но безжалостен – если дело требует жертв, то не пощадит никого и ничего, не пожалеет ни сил, ни людей.
Дипломат в той или иной степени – род деятельности предполагает, что иногда команды крепких ребят может оказаться недостаточно, и посему нужен хорошо подвешенный язык. Невзирая на грубоватую внешность, умеет нравиться людям, внушая всем своим видом эдакое ощущение надежности, скальной несокрушимости. Приятный голос вкупе с небольшой улыбкой, умение сказать нужные слова в нужное время, некоторая медвежеватость движений, привычка словно в задумчивости поскребывать ногтем висок составляют неуловимое мэдденовское обаяние.
Оуни достаточно начитан, и вообще, читать любит, притом все подряд. Нередко благодаря начитанности производит впечатление эрудита, но эрудиция его поверхностная, да и не гонится он за особыми знаниями в книгах, просто любит читать, запоминая самую разностороннюю информацию в них благодаря цепкой, четкой памяти. Курит сигары, алкоголь употребляет любой. Ценит спокойствие, но не чурается шума, движения и веселухи; крепкое здоровье вполне позволяет ему куролесить напропалую, до упада.
;
Биография: На Адской Кухне готовили знатно – с дымком, паром, перцем и крепкой, ядреной солью. Пузырилась кровь в водостоках, словно пена на пиве, посверкивали острия ножей, словно вертела, чуть поодаль решительного перекрестья двух перекладин, чуть поодаль ясного хора, звенящего под полукруглыми сводами церквей. Утренняя месса, или воскресная – все едино. У Гоферов не бывает выходных. В Гофер научили жизни, научили, с какой стороны за ствол браться. Матушка-ирландка водила в церковь, на мессу. С двух сторон обрабатывали – Гофер и матушка, а где отец? – а и шут его знает. Матушка лишь бранилась на отсутствующего батькой «клятым англичашкой», брызгая коричневой табачной слюной… да и по большому счету, сынку ее на отца наплевать было.
И кружилась же от собственной лихости голова, кружило ее от дубинки в руке, когда та взламывала осколками чей-то череп, когда оседало бело-красное. Сильней и жестче, помаленьку, забирал в кулак мелочь Гоферов, а когда по пьяному делу Оуни, уже будучи лидером одной из Гоферовских фракций, оставшихся после раскола, порешал копа, который, видите ли, вздумал мешать его ночному веселью, то и вовсе повисла кличка за ним – «Киллер». Он посмеивался, говорил, что киллеров-то много, а Киллер – вот он, один-единственный. Его боялись, ему уступали дорогу, его арестовывали, но отпускали – нет улик, нет свидетелей. Кормят же рыб в Гудзоновом заливе, во дела…
Чувство власти, вседозволенности, всесилия кружили голову, кружили бешено, заставляли взбегать по ступенькам в ложу в танцевальном холле, под стихнувшую музыку. Махнул музыкантам весело, успокаивая – мол, я сегодня добрый, притиснул к себе прохладное бедро девицы, и так и замер, скалясь бесшабашной белозубой улыбкой на распахнувшуюся дверь. Одиннадцать ублюдков из «Кастетов Гудзона». Он смеялся, с кровью выхаркивал смех, когда пули пронзали насквозь шесть пуль, шестерка – столь же мелочно и незначительно, как само звание – «шестерка». Он выжил, а вот те, кто в него стрелял – нет. Случилась разве что мелочь, что позже развернулась неприятностями – один парень стал нехорошести всякие плести про Мэддена, видите ли, не по душе ему оказалось, что его подружке глянулся Оуни. Куколка заманила паренька к себе, а там его уже ждал Оуни, а позже – темные воды Гудзонова залива. В другом беда – малышка не выдержала допросов, раскололась, и пришлось Оуни после следствия «петь-петь» аж целых десять лет.
В углу камеры – решетка, и об металл золотится рассвет, несмело вроде, но уверенно, вместе с тем, скребется. Самое чистое время суток, самое спокойное – за пару минут перед побудкой, когда открываешь глаза, и пялишься, пялишься в угол, где все больше и больше становится золота, незаметно для взгляда. Вроде никакой разницы – а если сморгнуть, то на волосок становится больше. Раньше не замечал.
Это зря тюряги боятся. Не парк, конечно, но жить можно. Жратва, работы, взгляды. Люди. Люди, каждый в говне по колено, пытаются проложить по говну собственную колею, каждый же. Пытаются выжить, выпрямляя хребет, оглядываются с торжеством и опаской. Ибо чуют нутром – воля их говняная, шаткая, и вот-вот смята окажется тем, кто сильнее. Ну да и хрен с ними. В тюряге есть библиотека. Радио. Можно читать, можно слушать. Когда пришел «песни петь», то фразу «Я американец» писал с пятью ошибками, а тут, вишь ты – и читать стал бегло, и писать связно. Много книжек прочел. Математику стал изучать, химию – учебники для колледжа в той же библиотеке нашел. Не то что бы слишком умный стал, но книжки помогли. Умнее. Спокойней. Когда только попал в тюрягу, готов был той суке, что заложила, брюхо вспороть, кишки вокруг шеи обмотать, ноздри вырвать… а сейчас уже и господь с ней. Дцра баба, слабое все их племя, что взять? Даже жалко становилось ее, думал Оуни о том, как кололи бедняжку на допросах, и нет-нет, да возникала такая мыслишка, что, не будь этой козы языкатой, то напоролся б он на пики очень скоро, в зените своей бандитской славы. Парадоксов полон мир, и Мэдден временами был почти благодарен девахе, по чьей милости угодил в тюрьму. Да, тут не курорт, разумеется – «Синг-Синг» же. Ну так тут то и проявляется характер – кто по-настоящему силен, не только на воле.
Совсем другой человек Оуни стал, когда «допел».
«Синг-Синг», допел, почти десять лет пел. Пусть теперь другие поют.
Сухой закон сжал Америке горло – ну да пока он жмет, мы тихим боком-ненароком займемся делами. Зная свою выгоду, и видя, к чему дело идет, со всем этим законодательством, наладим связи. Попашем немного на правильных людей, покажем им, что никакой работой не гнушаемся, а копеечку, что он щедро, вопреки словцу, платит нам, всю в кубышечку, да на будущее, да на собственное дело. Помаленьку, негромко, но уверенно, обрастать связями, обзаводиться влиянием и друзьями, но и не забывать прежних. Заварим-наварим пива, да попенистей, поянтарней. Как оно получится, разумеется, но бутлегеры охотно имеют дело с подпольными пивоварнями Мэддена. Спокойного, безмятежного Оуни, для которого кличка «Киллер» нынче вроде б как стала даже лишь воспоминанием, сопровождаемым чуть недоуменным пожиманием могучими плечами.
Теперь у него есть деньги, есть влияние, есть «Клуб Коттон» в Восточном Гарлеме, с самыми фешенебельными видами, с самыми заводными музыкантами; с такими роскошными длинноногими красотками, кожа которых словно кофе, что аж дух захватывает. Для контраста – публика здесь сплошь белая, ни единого чернокожего пятна. Разве что на приватном ринге, где ведутся боксерские бои – Оуни любит бокс, и сам им понемножку балуется, ну а то, что его подопечные, на его деньгах взращенные, потом ему неплохую прибыль приносят – ну так то же просто результат хобби, не так ли? «Клуб Коттон» - почти что нейтральная территория, сюда уважаемые люди идут не только веселиться, но и решать дела. И они доверяют молчаливой полуулыбке Мэддена, который держит нейтралитет во всей этой грызне, оставаясь одним из негласных лидеров ирландской мафии, достойным продолжателем дела Гоферов.
|
пробный пост Патефон крутил-крутил бликами пластинку, выдувая из раструба тихие звуки фанка; серебрились ранние осенние сумерки сквозь окно, не нарушаемые никаким освещением. Шелестнули страницы книги, окутанные сизо-голубым дымом сигары, блеснули кубики льда в стакане, бликами прорезая янтарь виски. Осыпался слегка пепел с сигары на темно-коричневый переплет, и был с коротким матерком послан прочь щелчком пальцев.
Тикают консольные часы – важно, величественно, звуком заполняя стены кабинета. На тяжелом эбоните трубке тусклой чернотой поблескивает уходящий осенний день, и взгляд нет-нет, да устремляется на нее – случится ли, наконец, звонок, и случится ли? Кубики льда лениво, влажно брякают в отставленном стакане, когда его опустили на столешницу, и продолжают подрагивать, тщетно пытаясь отвечать мелодии, что звучит сейчас внизу. Время раннее еще, но музыканты зря свой хлеб не едят, - Оуни прищурился, прислушиваясь к зажигательным переливам саксофона в холле, отголоски которой играли на кубиках льда в его виски. Усмехнувшись, сграбастал стакан, осушил жадно, неприглядно, хлюпая шмыгнул носом, пыхнул сигарой, и, послюнив палец, перелистнул страницу книги. Лучше б этих русских не переводили на английский – в старушке Европе, да у Америки что, своих умников нету? Мэдден фыркнул, скользя взглядом по ровным рядам отпечатанных строчек. Проку в переписке молоденькой вертихвостки и вздумавшему за ней приволокнуться полунищего старикашки немного.
Виски, и отрешенное восприятие приторно-слезных, незапамятных времен речевых оборотов настраивали на лад язвительный. Это ж русские так говорили, да притом давно… нет, вряд ли так изъяснялись американцы. Даже в те года, за тридцать лет до рождения Оуни. Не та страна, не те нравы, - он усмехнулся, глазами пробегая еще одно сентиментально-душестрадательное письмо старикана, зацепился взглядом за черный блестящий изгиб телефонной трубки, и та задрожала, словно чувствуя, а мгновением позже задымленную сигарой тишину кабинета прорезал телефонный звонок.
Звонил кто-то из подручных Тони. Хорошо, Он всегда рад, Оуни. Тони будет через час? Без проблем, он будет только рад. Чего сам-то не позвонил, а? Эх, ладно, передай шефу, ждут его…
Трубка рассеянно клацнула по металлическим рычагам, Мэдден поскреб висок указательным пальцем, и последней, глубокой затяжкой прикончил сигару, мимоходом мазнул окурком по темно-коричневому перелету книги, и швырнул его в пепельницу. Откинувшись на спинку кресла, он сощурился в густеющий кабинетный полумрак. Порция тишины и спокойствия на сегодня получена. А книжка дурацкая, - том за авторством какого-то русского, чьей еврейской фамилии Оуни не запомнил, сиротливо темнел на столе, рядом с затухающей сигарой, что дымилась в керамической пепельнице. Мэдден пошевелил затекшими плечами, размял шею, и шагнул к двери, за которой разливался уже предвечерними звуками его «Клуб Коттон». Прибытия Тони следовало ожидать совсем скоро, посему он отдал приказания по данному поводу, и спустился к сцене, в ресторан – понаблюдать за генеральными репетициями вечернего шоу, которое вполне могло выглядеть, как шоу полноценное, если б актеры так не бранились в процессе. Отметив про себя верткое белое пятнышко – Эмили, смотрящейся белогрудой ласточкой среди ворон, Мэдден удовлетворенно заулыбался про себя. Хорошая находка, нет сомнений – этакая вишенка на верхушке уже всем приевшегося шоколадного крем-брюле. Чернокожий стиль выдерживался, но крошка Суон прекрасно вписалась в труппу именно своим контрастом – легконогий эльф, словно с тех самых зеленых холмов Ирландии, которых Оуни никогда в жизни не видал.
Подошел Гэвин, шепнул на ухо, что телефонировали от угла – Счастливчик будет с минуты на минуту. Мэдден спустился к холлу – встречать долгожданного гостя.
|
